ГИМН КРИТИКУ[1]     От страсти извозчика и разговорчивой прачки     невзрачный детеныш в результате вытек.     Мальчик — не мусор, не вывезешь на тачке.     Мать поплакала и назвала его: критик.     Отец, в разговорах вспоминая родословные,     любил поспорить о правах материнства.     Такое воспитание, светское и салонное,     оберегало мальчика от уклона в свинство.     Как роется дворником к кухарке сапа,     щебетала мамаша и кальсоны мыла;     от мамаши мальчик унаследовал запах     и способность вникать легко и без мыла.     Когда он вырос приблизительно с полено     и веснушки рассыпались, как рыжики на блюде,     его изящным ударом колена     провели на улицу, чтобы вышел в люди.     Много ль человеку нужно? — Клочок —     небольшие штаны и что-нибудь из хлеба.     Он носом, хорошеньким, как построчный пятачок,     обнюхал приятное газетное небо.     И какой-то обладатель какого-то имени     нежнейший в двери услыхал стук.     И скоро критик из имениного вымени     выдоил и брюки, и булку, и галстук.     Легко смотреть ему, обутому и одетому,     молодых искателей изысканные игры     и думать: хорошо — ну, хотя бы этому     потрогать зубенками шальные икры.     Но если просочится в газетной сети     о том, как велик был Пушкин или Дант,     кажется, будто разлагается в газете     громадный и жирный официант.     И когда вы, наконец, в столетний юбилей     продерете глазки в кадильной гари,     имя его первое, голубицы белей,     чисто засияет на поднесенном портсигаре.     Писатели, нас много. Собирайте миллион.     И богадельню критикам построим в Ницце.     Вы думаете — легко им наше белье     ежедневно прополаскивать в газетной странице!     <1915> В.М.