Собрался отобедать в «Сытине», но облом. Уже на подъезде зародились сомнения, что уйду из этого «Сытина» сытым – величественно монументальный автобус Volvo, как надгробие моим почившим надеждам на неспешный респектабельный субботний обед, красовался припаркованный у входа. В одном зале, что попафосней и справа, серьёзно, вальяжно и явно, надолго, расположившись за большим столом и перетирая свои серьёзные проблемы за обильной трапезой, отдыхали серьёзные люди. С первого взгляда было ясно, что лишние уши здесь одинаково небезопасны и неуместны, как для «хозяев жизни», так и для хозяина ушей. Слева, в гробовой тишине, импортные пенсионеры из Volvo заправлялись перед чередой утомительных экскурсий. Они не только не разговаривали друг с другом и с официантами, эти досужие путешествующие старички из Старого Света, сорвавшие моё кормление, похоже, умудрялись, есть, вообще не касаясь приборами тарелок. «Поминки у Вас?» Неуклюже попытался я, наладить контакт с хостесс. Ответом мне были лишь усталая улыбка, разведенные руки, да: «Пообедать, сейчас не получится, извините». Извиняю. Но, как говаривал основоположник:

Разумеется, я не остался полчаса ждать доступа в ресторан, в городе есть много мест.

Мой аппетит, деньги, будущий отзыв и признательность направились к «Русской Рюмочной № 1». Подъезжая, ещё издали замечаю красивый автобус у входа. Ёпть, да, что ж такое. В родном отечестве и пообедать негде? Ба, да он ещё и только, что подъехал! Бесшумно открываются двери - спускают трап и с борта туристонсца, на гостеприимный, но прохладный питерский берег сходят, нет, не четырнадцать и не французских и не моряков, а…человек двадцать, детей черного континента. Жаркая Родина мать, прислала в этот раз всех детей, как на подбор годов так тридцати, мужеского пола, весьма симпатичных, добродушных, в красочных одеждах ядовитых тонов и… с зонтиками, длинными не складными и тоже яркими. «Зачем им зонтики в ресторане?»: подумал я, «на распродажу их, что ли возили?». Знойные мужчины тем временем потихоньку как бы и нехотя начали втягиваться в рюмочную. Происходило это гораздо медленнее, чем описывается. Создавалось такое впечатление, что из автобуса африканцев выпускают только по большим праздникам. Выходили они с явным наслаждением, с интересом оглядывались по сторонам, рассматривали улицу, тётку торгующую цветными лимонадами у входа, здание, вывеску, и наконец, свой автобус. Где то посередине шествия послышались, наконец, первые отклики зрителей – аборигенов. Слово взял малыш лет так четырех отроду, привлеченный сюда, видимо, красочными сосудами с напитками. «А кто это?» - спросил он, крепко ухватив маму за джинсы, прячась за ее ногу и глядя на пришельцев до предела распахнутыми глазинапами. Девушка растерянно посмотрела на меня, потом на продавщицу лимонада, потом на двух остановившихся зевак, потом на свое чадо и неуверенно, запинаясь, стала объяснять: «Ну,… это такие дяди… они иностранцы… не из нашей страны… они как мы, только темные. Глаза карапуза округлились и расширились еще больше, хотя всего минуту назад представить это было невозможно, ручонки буквально впились в мамин деним. « А оно не кусается?» - очень ясным и громким голосом вопросил мальчуган… Я поперхнулся и чуть не проглотил жвачку, зеваки осклабились, лимонадная тетка и сами «смуглянки» остались невозмутимы, а молодая мама одной рукой, закрывая лицо, другой ухватив за шиворот, поволокла юного ксенофоба вдоль по бульвару. Подождав пока зонтиконосцы, вдоволь налюбовавшись достопримечательностями тротуара и фасада, войдут, наконец, в здание и потом еще пару минут для надежности, я двинул за ними. «Соотечественников кормите?» - настороженно спрашиваю у хостесс. «Всех кормим» - приветливо улыбается барышня. Ну, думаю и на том спасибо. Место мне досталось отличное, на отшибе в углу, на диванчике. Правда, в одном зале с двадцаткой из автобуса. Соседями они оказались весьма беспокойными. Похоже, что и пошуметь и поговорить вволю им удавалось тоже не часто. Официант – мужик лет сорока пяти, понятлив и проворен. Когда подойти, когда отойти всё распознаёт по мимике и жестам. И безошибочно. Прошу 200 хреновухи, закуску под водку (N1) и время подумать над выбором горячего. Заказ приносят моментально. Запотевший миништоф, заиндевевшая рюмка и тарелка с разномастными бутерами, с рыбой, салом, бужениной. Бутерброды на правильном ржаном хлебе, под красной рыбкой маслице, под килечкой яичко, на килечке лучок, буженина с хреном… Пока вспомнил про фотки, на тарелке поредело.

В общем, потребовались немалые усилия, чтобы в штофе хоть, что-то осталось хотя бы к первому блюду. На первое прошу солянку, на второе бефстроганов с пюре. К мясу горячительного явно не хватит, поэтому заказываю ещё соточку самогона «Косогоров». Официант вкрадчивым полушепотом сообщает, что только вернулся из отпуска, и во время его отсутствия, некая комиссия, запретила именовать самогон самогоном. Самогона мол в ресторации быть не могет. Зовите сие пойло не иначе как дистиллят. Ну, дистилят для русского уха, да ещё в рюмочной это ужо слишком, и потому выйдя на работу, мой рассказчик обнаружил в программе: «Косогоров N5” ГРАППА… Солянка, в принципе хороша, но оливки и маслины с костями, и вкус лимона доминирует. А вот бефстроганов просто великолепен. Так хорош, что только почти доев, удосужился снять.

Извиняюсь. Пожалуй, лучшего не едал. И горка отличнейшей правильной пюрешки, с аппетитной лужицей масла. Солянке позировать перед объективом вообще не довелось. Помешал видно голод и апокалиптическая картина происходящего в зале. Прямо передо мной двадцать африканцев, в питерской рюмочной, обложенные своими зонтиками, с шумом и гамом лопали котлеты по-киевски под льющееся из динамиков пение: Речь держала баба звали её Муркой Хитрая и смелая была Даже злые урки и те боялись Мурки Воровскую жизнь она вела Мурка ты мой Мурёночек Мурка ты мой котёночек Мурка Маруся Климова Прости люби-мо-го.